Александр НЕСТЕРЕНКО
Рушатся старые идеалы и авторитеты, рождаются — новые. Литература вместо своего прямого назначения — говорить о прекрасном и вечном — занялась очередным развенчанием кумиров прежних лет. К счастью, во все времена существовало то, что поднималось выше суеты — подлинное искусство, и в том числе — поэзия.
Мы шли по Университетской набережной. Спустились к Неве. И тогда зазвучали стихи:
Город прогулок, галактика окон...
Голой по локоть рукой
Трону волну, и волна ненароком
Вдруг обернется рекой.
Кажется, в самой гармонии этих звуков заложена магическая сила. Повторишь их — и услышишь неторопливые шаги поэта... Естественность — главная черта и самого поэта, и поэзии петербуржца Анатолия Иванена. Мне невольно вспоминаются другие его стихи — "Когда Нева не знала берегов":
Пусть племена, плененные Невою,
давно свои не помнят имена,
не разорвать извечное родство их,
доколе Русь стоит, на всех одна!
История и современность настолько слились в его стихах, что трудно определить, где Анатолий пишет о прошлом, а где — о настоящем. И я задаю ему вопрос:
— Какое место вообще в твоей жизни занимает история?
- "История" - греческое слово, и означает оно - "исследование". Я долю не мог понять значение своей фамилии. По происхождению она не финская, хотя и с финским окончанием. Правильно, по отцу, пишется Ивонен: через "о", ударение на первый слог; "а" появилось по ошибке писаря. Очевидно, он был украинец. А по-украински как слышится так и пишется, — известная фамилия Иваненко.
Корень своей фамилии Анатолий нашел в Новгородской писцовой книге Бежецкой пятины — "в Петровском погосте в Тихвинском". Там она одна из самых распространенных: "Да за Третьяком же Яковлевского поместья Ивонина деревня, а обжны пол-2, пол сохи, земля передняя". Ивоня — имя собственное, встречается в писцовых книгах с такими именами," как Суни и Матар.
— Суни — фамилия моей бабушки, а Матар превратился в Матарайнена. Из других источников известно, что около Тихвина жила псковская чудь. Запись в писцовой книге относится к концу XV века. Не исключено. что после "Столбовского мира" шведы оттеснили коренное население Тихвина в глубь Карельского перешейка, подальше от пограничного района. И до недавних пор Суни, Матарайнены, Ивонены были чуть ли ни соседями в одной деревне, недалеко от Кавголово-Токсово. Так что я мог бы гордиться чем угодно, если бы не выяснилось, что мои предки — летописная "чудь белоглазая", изначально вошедшая в состав Ве- ликого Новгорода.
Конечно, поэт Анатолий Иванен ходит не только по набережной Невы. Он запросто может "пройтись" "от Новой Ладоги до Старой" и дальше — до Новгорода. Но это, как подчеркивает Анатолий, не прогулки, а "исследования" современности.
— Для написания стихов мне нужен факт, но я не пишу "фактических" стихотворений, — считает поэт. — Факт — всего лишь искра, воспламеняющая запас горючего, сгусток которого зависит от исторической углубленности.
— А как же чувства?
— Чувство — это и есть сгусток памяти. Благодаря памяти возникают ассоциации, образы:
Не люди выдумали память —
Она от века нам дана,
Чтоб жили мы — не пустяками.
И крепость та — не просто камень,
Не просто старая стена, —
А может, политая кровью,
Она нам тем и дорога,
Что стала нашей общей болью,
Спасла от общего врага.
Анатолий не сказал, когда впервые явилась ему муза. Он рос в деревне, которая когда-то, широко раскинувшись, шла по холмам, начинаясь почти от Кавголово:
Кавголово огнями
Сквозь сосны и тишину
в душу мою заглянет,
в самую глубину.
Небо над головою,
Сумерки на холмах.
Не совладать с собою —
всюду такой размах!
...Там, на холме старинном,
старенькая на вид,
словно гнездо орлиное,
школа моя стоит.
Со всех сторон этого холма были видны озера. Два из них на севере, у которых уже после войны сгрудилась деревня, соединялись протокой:
Содвинулась деревня, словно невод
на берегу... Дома, как поплавки.
Два озера, направо и налево,
два озера, направо и налево...
Два озера! Уплыть бы — нет реки.
Через протоку и по сей день — старенький деревянный мостик, по которому легко и светло ходилось в детстве:
По мостику пройду, где закуток
таким очарованием окутан,
и озеро сверкнет из-за кустов
стремительною стайкой диких уток.
Куст ивы, прислонившейся к воде...
Свист иволги, чуть слышный над водою
так тонок, что хотелось бы продеть
в ушко иглы и, словно нить, удвоить.
Там же стоит отцовский дом, потемневший, но такой родной и близкий...
Отец, не зря ты строил дом
и стены конопатил
с таким задором и трудом
при небольшой зарплате.
На стенке детское пальто,
в подполье впалый мячик
напоминают мне про то,
что было все иначе:
как будто улей, дом шумел,
распахнутый для счастья,
в нем каждый что-нибудь умел,
в нем каждый был причастен
к медовым сотам очага,
как повелось веками...
Не заменить кус пирога
пустыми пирожками.
Да, естественность — основная черта поэзии Анатолия Иванена. И она, как и сам поэт, органично вписывается в окружающий его мир природы. Не случайно Михаил Пришвин записал однажды в своем дневнике: "Наша поэзия происходит из недр природы, когда мы десятки тысячелетий в борьбе за кусок хлеба тесно сближались с ней. Поэзия эта" вышла как победа, когда стальной узел необходимости был развязан".
Станислав Куняев по поводу этой записи отметил: "Глубокая и точная мысль! Вот почему каждый большой русский поэт всегда представлял нечто целое с природой, среди которой он рос. Недаром за долгие и медленные века произрастания этой традиции наш поэтический гений выкристаллизовал образ поразительной силы и глубины, в котором сплавилось сразу множество главных представлений о мире, о борьбе за хлеб насущный, о смерти, о судьбе, о родине: Мать-сыра-земля... Образ космической силы, шире, чем "родина-мать"... И, однако, даже в нем есть национальный смысл! "Привязан" этот образ к земному пласту нашей среднерусской почвы... У народа, жившего в горах или в пустыне, такой образ, несмотря на его внешнюю всемирность, родиться бы не мог."
"О, можно жить и в придуманном мире", — иронически заметил Владимир Соколов.
— Я ничего не придумываю, — говорит Анатолий Иванен. — Трудно жить придуманными чувствами, эмоциями, мыслями, да и скучно. Ведь полнота жизни зависит от того, насколько мы глубоко ее прочувствовали и осознаем.
Жизнь стала поэтической школой Анатолия Иванена. Конечно, он прислушивался ко многим мастерам поэзии, но шел своим путем:
Лес ему шептал, что он велик,
величав и весел по природе,
что души играющий родник
не иссякнет, если жить в народе.
Мне кажется, эти слова Анатолия о Николае Рубцове можно всецело отнести и к нему самому.
Анатолий Иванен написал однажды стихотворение, в котором выразил свое стремление к мечте, к идеалу. Все начинается с детства...
Спит мальчик у вагонного окна.
Глотает слюнку, слюнка золотая,
а он ее, колючую, глотает,
и оттого щека его красна.
В этом поистине прекрасном стихотворе- нии есть такие строки:
Какая даль таинственная снится
ему, что он с собой наедине
всю жизнь к ней будет радостно стремиться?
И никакая тьма не отвратит...
Чем гуще ночь, тем звезды светят ярче.
Сквозь боль непонимании и обид
он пронесет свой сон...
Как жить иначе?
Поэт Анатолии Иванен иначе жить не может - и не будет. Мир его детства, мир природы и люден, его окружающих, всегда будет той "далью таинственной", к которой он стремится.
На последнин вопрос, который я задал ему — "Кто твой любимый поэт?" - Анатолий ответил:
— Николай Яковлевич Марр. - И процитировал как стихи: "Интерес к прошлому, то есть вкус к причинному осознанию своего бытия, своего происхождения, - это с громадным трудом, трудом длительным, непрерывным в течение многих и многих десятков тысяч лет растущее достижение, и от нею человек не может отка-шться, ибо может отказаться лишь с утратой своего человеческого облика."
Анатолий ИВАНЕН
Там над лесом, стаи снегирей —
Небо, загрустившее по солнцу.
И стоят, красуясь, на горе
Три сосны —
Высокое посольство.
Белою качая головой,
Вологодский мальчик их приветил.
В год голодный,
Может — чуть живой
Полюбил он лес, дожди и ветер.
Лес ему шептал, что он велик,
Величав и весел по природе.
И за свой иконописный лик
Будет свят, как Николай Угодник.
Дождь ему шептал...
Но шепоток
Был не слышен:
Слишком громко рядом
Падал с крыши голубой поток
В бочку огуречную —
Для грядок...
Ветер ему тоже нашептал,
Даже вдунул ему в уши ветер
Силу, чтобы ветренным не стал,
Но свободен был,
Как он, на свете.
...Над Россией стонут провода,
По столбам считают километры.
Так и растворился навсегда
В шуме сосен и в порыве ветра.
Не хватало простора...
Простое, казалось бы, слово,
Но когда жизнь не жизнь,
А контора по сбыту сырья,
Вдруг потянет на море,
Варяжское море, в котором
Умудренная Русь
Уронила свои якоря.
За кормой кутерьма...
И волна за волною в погоне.
И темна глубина.
Глубина — не сойти бы с ума!
От горбатых Карпат
Пролетели славянские кони
И закончили путь
На крутых вологодских холмах.
Что искал на Алтае,
Не странные ль Чудские копи?
Что кипело в тебе,
Когда видел, как катит Катунь
Свои дикие воды,
в которых искрились не копья —
Азиатские очи —
И звали к себе за версту.
Это все была Русь.
И не Русь уже даже - Россия...
Произносится слово,
А слышится в воздухе свист.
В эту самую ночь.
Где-то бабы во тьме голосили —
Погасили свечу...
От скандала ушел скандалист.