Александр ШЕВЧУК
"Дворцовый округ" N2(36) 2001 г.
Еще днем, когда подошли к пирсу, Лева загнал за триста марок (за три бумажки с картинками - голый народ у озера) три банки колбасы американской - свой бортовой паек, который ему удалось сэкономить. Седоусый, сутулый финн, купивший у Левы консервы, многозначительно кивая в сторону нашей канонерской лодки, где размещалась Союзная Контрольная Комиссия по перемирию, спросил:
- Путете совсем оккупировать Финляндия?
- Ишь, чего захотел, старый! А потом корми вас! - ответили ему.
Успокоенный старик кивнул в другую сторону - там, в начале пирса, стояла кучка каких-то нарядных женщин.
- Этто ваши тевки. Бивший германский шлюха. Пришел пасматреть на родина... Поятся подходить плиско...
Вечер. Огни, огни - во всех окнах столицы Суоми - никакого затемнения!
А в припортовой забегаловке...
- Я по-вашему ни бельмеса. Ты кто? Швед? Финн? Суомилайнен? Ясно. Отвечай дальше. Фашист? Щуцкоровец?
- Эй, оле, эй! (Нет, нет). Мина (я) - сосиаль-демократ! - энергично запротестовал серый солдатик с пустым рукавом, пришпиленным к френчу большой булавкой, и не злобно, а с любопытством, а, может быть, даже с завистью посмотрел на своего собутыльника, на недавнего своего врага - «рюсси», с тремя лычками на черных погонах бушлата (будучи жителем приморского города, он любил моряков).
- Мина (я) - Отто Хаккарайнген. Сина? (Ты?) Кавказ? О! Сина - юда! Коммерсант!
- Ну, знаешь... Ты говори, да не заговаривайся, вояка, - вскочил из-за стола Лева (это был, конечно, он) - какой я тебе... Зараз врежу, нарушу перемирие. Какой я тебе Иоуда? Я никого не предавал. Запомни: я рабочий, еврей по национальности. Не понимаешь? Я есть еврейский пролетариат! А теперь ты мне лучше вот что скажи, только честно: будешь еще воевать? Ну... Пух-пух... будешь?
- Эй, эй! О, саттана перкала! (Нет, нет! О, сто чертей!)
- Ну, тогда выпьем за... Ну, повторяй за мной: пе-ре-ми-ри-е! Молодец! - Лева на минутку задумался, засмеялся:
- Стишок есть такой, пацанский... После драки с соседом, слезы и сопли вытрешь и:
Мири, мири навсегда,
Кто поссорит - тот свинья!
Понял? Нет?
А потом они, Лева и Отто, ввалились в самый роскошный столичный ресторан (у нашего соотечественника остались в кармане еще две бумажки с изображением голого народа).
Когда они появились в зале, в обнимку, все посетители ресторана повернулись к ним, им аплодировали.
Пах! Пах! Пах!
«Во стреляют! Как, скажи, тридцатисемимиллиметровая пушка-автомат!» - подумал Лева, трезвея.
... За два месяца до этого вечера, с аплодисментами - он тогда на «Каэмках» служил - при высадке на один из ладожских островов, занятых шюцкоровцами, в его катер, набитый, как шпроты в банке, морскими пехотинцами, попал снаряд. Лева, раненный в плечо осколком, все же приткнул свой кораблик к берегу, высадил живых. И сразу вышел за новой группой бойцов. Но... в кубрике, куда попал снаряд... Там такое было... Превозмогая подступающую к горлу тошноту и боль в плече, он - сделал приборку! Это было самое страшное в его жизни.
В конце второго рейса Лева потерял сознание. Видимо, порядочно крови вытекло из него. А, может быть, и нервы сдали. Такое тожде бывает.
Учитывая исключительно хорошее поведение в последних боях на Ладоге, начальство решило не отдавать Леву под суд за самовольную отлучку (в Хельсинки). Предложили ему отсидеть трое суток в карцере - на плавбазе, в Турку. И то не сразу он был туда водворен - мы ушли тогда, экстренно, в пролив Южный Кваркен, что за Аландским архипелагом, у Швеции, и пробыли там, в дозоре, две недели.